Племянник Швана был более чем странным человеком. И если изначально сухое объявление на доске, обещающее 120 крон раскрывало неплохие места для полета фантазии, то уже после посещения дома чиновников все мысли дохлыми птахами падают на землю, заставляя внутренний голос заходиться хохотом.
– 120 крон за девчонку? И вы уверены, что она здесь объявится? – ведьмачка всеми силами пытается сохранить серьезность, вот только уголки губ сами приподнимаются выше, а попытки их вернуть на положенное место скоро начнут сходить за нервный тик.
Вопросов задавать абсолютно точно не стоило. Потому что затем пошли мучительно-долгие минуты, описывающие все преимущества избранницы. И сладкий голос, и бездонные глаза (в которых сама Леста его уже желала притопить, за недостаток конкретики и пышность текста), а остальное просто безупречно… Её это не волновало, главным было лишь то, что задаток в 70 крон уже был в кошеле – парнишка ведь не идиот (сомнительно), он ведь понимает, что бардша могла уехать дальше, а её поиски в любом случае стоят денег.
Воздух в его легких закончился, юноша блаженно закатил глаза и манерно прижал руки к сердцу. Её почти стошнило. И если поставить себя на место этой незнакомки – Леста предпочла бы встретить десяток гулей в ночи, чем одного вот такого полоумного. Их можно грохнуть, а с этим конфликт названной Присцилле придется решать другими путями.
План был прост и легко выполним: ведьмачка неспеша проезжала по всем корчам, тавернам да борделям (на всякий случай), а заодно по площади и банкам. На улицах было людно – ребятня пробегала у самых копыт лошади, заставляя любимицу недовольно фыркать, перебирая длинными ногами, в закоулке у борделя «Хромоножка Катарина» и вовсе завязалась драка полупьяного мужичья, послышались то ли одобряющие, то ли испуганные взвизгивания выглядывающих «работниц». Один, вышвырнутый мощным пинком из схватки, стек по крупу Гарсы, ведьмачка, для ускорения процесса и уменьшения стресса своей бедной животинки, наподдала ему ногой, направляя обратно в гущу событий.
День оказался нелегким, о певунье не слышали ни в «Нигде», ни в «Наконечнике пики», ни в других заведениях. На площади барды не выступали уже дня три, по словам скрюченной и беззубой бабки. А 70 крон уже показались неплохой выручкой.
Контракт обязывал продолжать поиски в течении трех дней, по мнению Лесты за это время Присцилла не только успеет отъехать на приличное расстояние, но и совершенно неприлично заработать, если она действительно хороша.
Словно чувствуя настроение хозяйки Гарса вывернула из очередного закоулка, направляясь к пригороду – там располагалась чудная таверна «Семь котов» в которой и кормили неплохо, и за комнату сдирали не так много. Мальчишка привычно забрал лошадь, ловя на лету пару медек, а Леста дернула на себя ручку массивной двери.
Так и замерла. Взгляд хищно вцепился в женскую фигурку, около которой мирно покоилась лютня. Светлая россыпь волос… Ведьмачка была уверена – обогни она стол и сядь напротив – сразу увидит «бездонные голубые глаза, в них утонет каждый». Ножны с мечами соскользнули со спины, а сама она по широкой дуге направилась к корчмарю, стараясь не попадать в поле зрения незнакомки.
– Комнату наверху. – Монеты звенят на стойке и тот рассеянно кивает, сгребая их в ладонь и ревностно пересчитывая.
– Вторая по левой стороне, госпожа.
Дальше всё идет слишком быстро. Почти бегом, ступая на носки, чтоб ступени призывно не скрипели, вызывая любопытство. Мечи кладутся на грубо сколоченную кровать, ставни плотно закрываются, а в глаза капается настой беладонны – надежный способ скрыть неестественную желтизну ведьмачьих глаз за невероятно широкими зрачками. В женском обществе невесть с чего это взяли в моду – для блеска глаз и привлекательности – кричат торговцы настойками. Должно быть их затраты окупаются с лихвой.
Мир покрывается дымкой, становится более расплывчатым и ведьмачка несколько раз моргает, смаргивая пелену – мутирование быстро выводит все вредное из организма, через каких-то тридцать минут зрачки вновь вертикальными линиями прорежут желтую радужку и уже тогда свою принадлежность она не скроет.
В пальцах сжимается флакон с дурман-травой – всего пару щепоток и бардша потеряет сознание, впадет в кратковременный сон. Будет здорово поймать её сейчас, а утром привезти заказ целеньким и невредимым.
Спускаясь по лестнице Леста вновь цепляется за неё взглядом, флакончик ныряет в небольшой карман куртки. Движения становятся плавными, тягучими – она насмотрелась на подвыпивших и скопировать нечто подобное совершенно нетрудно. Ноги словно сами подгибаются на скамейке около Присциллы, Леста, покачнувшись, падает рядом и тут же удобнее устраивается, глупо хихикнув.
– Простите, я немножко… Неловкая. – Пододвигается ближе, касаясь горячего бедра собственным и умилительно (хотелось бы верить) подпирает щеку ладошкой, пару раз виновато хлопая ресницами для надежности. Взгляд цепляется за перо и свиток, ведьмачка восторженно хлопает в ладоши и тут же прикрывает губы ледяными пальцами, глупо хихикнув снова. – Простите, простите, но вы бард? Правда? О, я когда-то тоже мечтала стать бардом, но у матери не было денег на моё образование, а отец давно умер…

Девушка явно никого не ждала – столь приятную и безопасную для себя мысль Леста поймала в тот момент, когда она вздрогнула, пораженно моргая. К встречам неготовая – она теперь позволяла вести разговор неспешно, не боясь, что в их мирок ворвется кто-то третий лишний и спутает все карты, позволяющие решить дело мирным путем. Почти мирным. Присцилла касается её губ взглядом – почти физически, наверное, оттого ведьмачка позволила им томно приоткрыться, медленно пробегаясь кончиком острого языка по нижней. Едва сдерживая хитрый прищур и лукавую улыбку. Наивная и белая, словно ягненочек. С первых секунд девушка, проявившая мимолетный интерес к её натуре, показалась беспомощной и абсолютно неопасной – от таких не ожидают кинжала куда-то под двенадцатое ребро, такие скорее бьют морально-обидные оплеухи и гордо уходят, унося в закромах души лютую обиду.
Она и правда была собою хороша, взгляд мог неспешно бродить от аккуратных пухлых губ к подбородку, чуть задержавшись на пульсирующей венке на шее и режась о острые ключицы – пьяным многое сходит с рук, опьяненным почти все простительно, да и неспешность с легкостью можно сбросить на одурманенную заторможенность. Присцилла улыбается и Леста расцветает в ответ, теперь подпирая подбородок уже двумя ладошками, кошкой прогибая спину.  Периферия зрения позволяет заметить подстраховку в виде руки девушки, чем ведьмачка тут же пользуется, всем телом прижимаясь к незащищенному боку, прикусывая нижнюю губу и изображая высшую из стадий задумчивости.
– Уточка-Циранка? – в голосе нотки недоверия, которые тут же заменяются восторгом, – О, мне кажется, вы выступали в Понт-Ванисе… Или нет… Я вас определенно где-то уже слышала, то-то и голос знакомый, и глаза. – Последние слова сказаны смущенным полушепотом, ведьмачка на мгновение стыдливо опускает ресницы, всем своим видом стараясь «незаметно» показать, насколько по душе ей пришлась незнакомка.
Барда с этим псевдонимом она по наслышке знала, с языков многих соседей по пути слетал этот псевдоним, когда дело касалось хороших гуляний или баллад, которые «жилы с нутра вытягивают».
– Знаете, да и люди о вас говорят, перепевают ваши песни. Мне ли не знать, через меня их столько проходит. Вы даже подумать не можете, сколько девушек желает исправить свои недостатки и подчеркнуть достоинства, а травки и зелья им всегда помогают. Правда, вам это совершенно ни к чему.
Очередной вздох восторга.
А язык начинал каменеть, не привыкшая к долгим разговорам, тем более к такому изнуряюще-наивному тараторству, Леста начинала жалеть, что не выбрала роль несчастной глухонемой побирушки. Правда для этого пришлось бы содрать с себя всю одежду, а для роли успешной торговки она вполне себе сходила.
Желание ей, ведьмачке, помочь несколько сбило с толку, заставляя закрыть уже приоткрытые для очередной тирады полузаплетающимся языком губы. Ну правда, она так походила на бедного и пушистого ягненочка, добродетель в чистом виде… Леста широко улыбается, отрицательно мотая головой.
– Что вы, мало того, что я отвлекаю вас, так ещё и объедать. Это я должна вас поблагодарить за такое чудесное общество.
Рука резким рывком поднимается вверх, привлекая внимание одной из служек, при этом ведьмачка умудряется вновь извлечь пользу: пьяно покачивается, второй рукой бесцеремонно сжимая коленку девушки, да там её и оставляя, словно ничего неподобающего не произошло. По рассеянности.
– Принеси нам по запеченному кролику да кувшин медовухи. – На секунду задумавшись Леста отрицательно мотнула головой, – два кувшина.
Для порядка подольше повозившись с кошелем она аккуратно пододвинула к прислуге три сребрянника, а заметить, как ловко они исчезли – она ни смогла даже будучи трезвой.
«Неплохо переплатила-то, судя по всему»
Служанка растаяла в воздухе. За входом в кухню послышался звонкий стук посуды и грубая брань – должно быть надеялась, что сдачу отдавать не нужно, если все выполнит быстро и хорошо.
– Вы ведь составите мне компанию? – Всё щенячье обожание и беспомощность, которую была способна выдавить из себя ведьмачка, тут же прописались на её лице. Умей – ещё бы и щеки заалели. Иногда мутировавший организм напрочь отказывался выдавать то, чего очень хотелось бы.
А в голове вертелись сотни планов. Пока Цираночка не пьяна, незаметно в стакан ей ничего не подсыпать – это же буквально под носом. Оставался вариант с плохо соображающей девушкой или второй – с плохо соображающей собой, которую придется дотащить до спальни, но до такой кондиции с жалостью нужно будет ещё дойти.

Присцилла краснеет и Леста ощущает, как что-то внутри кувыркается. Должно быть был у того влюбленного идиота повод воспылать такими светлыми чувствами. Разительное отличие от её жесткости и нахальства. В какой-то момент атрофированные остатки совести предлагают махнуть на всё рукой и удалиться с семьюдесятью кронами в кармане, но ведьмачка алчно притупляет их мыслями о новых метательных ножах, шикарном ужине и мягкой постели.
– Что вы, я и не надеялась. Столько людей приходят вас послушать, наверняка я бы и не упомнила половину. – Ведьмачка едва заметно дергает рукой в порыве вновь поправить непослушный локон Цираночки, однако вовремя останавливает свой позыв, лишь тарабанит пальчиками по чужой теплой коленке, переводя замысловатую дробь в поглаживания, выводящие замысловатые узоры. Стоит сдвинуть руку чуть повыше и та наверняка зардеется пуще прежнего. Попробовать очень хотелось. – Если вы обещаете, то я вам верю. Я Леста. Леста из Оксенфурта.
Говорить о своей истинной родине очень не хотелось – навряд ли Нильфгаард располагал к веселому общению и легкости в голове. А Оксенфурт ведьмачка знала прекрасно – исползав все переулки вдоль и поперек, во время поисков удачливого воришки, умудрившегося слямзить у наивной и невинной (очень вряд ли, если все украшения лежали в шкатулке в спальне, а прохвост так рьяно за ней ухаживал) серьги с изумрудами и несколько десятков ожерелий.
Очередной взгляд Цираночки на её губы, дрожь предвкушения. Абсолютно точно можно было выбирать стратегии и с соблазнением – отчего-то её внимание начинало льстить, хотя в своих способностях Леста никогда не сомневалась и ранее. Собственный взгляд от губ девушки было не отодрать давно, приходилось смещать его чуть ниже и левее, упирая в столешницу, каждый раз, когда внутренний голос орал о том, что её пристальное внимание может быть обнаружено. Пить до полуобморочного состояния девушка отказалась, что несколько огорчило, однако и одной кружки достаточно. Было бы. Леста воодушевленно кивает, всем своим видом показывая, что впитывает каждое её слово и невинно подергивает плечиками.
– Простите меня ещё раз за то, что я отрываю вас от такой увлекательной работы. О, благодарю, боюсь мне самой не справиться с лестницей, ступеньки нахально раздваиваются перед глазами. – Жалоба соскальзывает с губ укоризненным шепотом, словно те действительно ненавидели ведьмачку и всеми силами ей препятствовали, сама девушка тут же елозит на скамье, выворачивая голову так, чтобы посмотреть на недоброжелательниц со злым прищуром.
Пальцы бардши скользят по спине, а неготовая к этому Леста мгновенно вздрагивает.
«Дуреха, тебя б ещё жареный кролик на тарелке испугал, неожиданным появлением.»
И резкий щипок – не больно, но до чего же досадно. С губ срывается возмущенно-мышиный писк, Леста тут же прикрывает их пальцами и, не сдержавшись, задорно смеется.
Под шкуркой ягненочка весьма убедительно пряталась пронырливая и чуткая кошка.
Эта история, сложенная наспех, была шита белыми нитками. Но как же здорово было бы, если бы её было достаточно, а план сработал. Раньше ведьмачка редко хваталась за легкие задания, с этим она тоже не прогадала – азарт хлынул в кровь. Если уж и не срастется до конца-то – она всегда сможет воспользоваться знаком «Аксий» и убедить девушку даже в том, что она её любимая матушка. Пока не хотелось. Собственное самолюбие уговаривало, убеждало в том, что она прекрасно справится и так.
– Прошу простить, я не сдержалась, – она позволяет перестать языку заплетаться. Совсем немножко, словно до этого она действительно пила, но не беспробудно и не до беспамятства. Низковато-гортанный смех снова срывается с губ. – Я действительно не торговка, но как бы мне не хотелось, чтобы вы были обо мне дурного мнения. Поверьте, я не причиняю вред людям, разве что их кошелькам. О другом я и не лгала, только о профессии. – Глаза плутовато щурятся, пока ведьмачка следит за реакцией девушки. Сбежит? Испугается?
Громко стукнули о стол кувшины с медовухой и тарелки с крольчатиной, Леста на мгновение разорвала зрительный контакт, нехотя убирая руку с коленки светловолосой и с сочным хрустом отрывая одну из прожаренных ножек кролика. Аккуратно цепляет длинными пальцами полоски мяса и кладет в рот, попутно нахально облизывая пальцы. Столовыми приборами с крольчатиной разобраться трудновато, а она действительно голодна.
Служанка не спешит удаляться, разливает медовуху, пахнущую душистыми травами, по деревянным, высоким пивным стаканом. А натыкаясь на мимолетный тяжелый взгляд Лесты спешит ретироваться, забывая о собственном любопытстве.
– А за столик меня привело неумение много пить и, теперь я в это верю, чудо. Ноги правда подкашиваются, – последняя фраза сказана бархатно-двусмысленным шепотом, отчего остается гадать: виной подкашивающимся ногам медовуха или бардша. 
К азарту действительно примешиваются нотки желания. Кошке всегда интереснее играть с живой и подвижной мышкой, дразняще высовывающей носик из норки. Наивно прущие в когти быстро охлаждают интерес.
Леста не выскальзывает из роли наивной простушки, лишь разукрашивает её озорной хитростью и новыми деталями.
Подбородок осторожно кладется на острое плечико девушки, ещё чуть-чуть и они соприкоснутся носами. Ведьмачка обиженно надувает губы, хлопая ресницами.
– Вы ведь куда лучше меня, вы ведь не бросите человека, нуждающегося в помощи и вашем общении? Иначе я просто погибну от тоски.
Рука снова возвращается но обжитое место на теплой коленке.

В глазах Присциллы появляется испуг, стоит ей упомянуть о своей «профессии». Всего несколько мгновений, пока она отвлекается на служанку, пока позволяет собственному «я» выглянуть наружу и все молниеносно меняется. Ведьмачка ощущает это почти физически, с невероятной скоростью подрагивания собственных расширенных зрачков, которые цепляются за взгляд, превращающийся в затравленный.
Самоанализ. Стремительный и тотальный, чтобы осознать: где не там повернула, где обмолвилась не тем словечком или действием, что заставило почти попавшуюся в когтистую лапку мышь резко рвануть к спасительной норке. Не так-то просто, кошка уже нервно подергивает хвостом, готовясь к прыжку. Прерывать затягивающуюся игру очень не хочется, тем более, когда бардша так поражает своей проницательностью. Остаток суммы теперь интересует куда меньше человечка, сидящего напротив. Профессионализм? Она всегда успеет добраться до влюбленного самодура и предложить выставить посты на въездах в город, пожимая плечами и заявляя, что цель оказалась слишком проворной и расторопной. Должно быть поэтому она так неспешно отдавалась развлечению – с любым из исходов она практически ничего не теряет. Да, ей за информацию заплатят вдвое меньше, чем за живую и теплую Присциллу, но разве такая игра не стоит свеч?
Поглощающее размышление не позволяет заметить, как быстро они разделываются с обедом. Леста – из-за хлынувшего в вены азарта, Присцилла – должно быть из-за страха. Чуть приподнимаясь, ведьмачка дотягивается кончиками пальцев до собственной кружки с медовухой, которую трусливая служанка не успела пододвинуть поближе. Вставать до конца, разгоняя кровь по организму, очень не хотелось.
«Приплыли, разленившаяся ведьмачка…»
Фраза Присциллы заставляет удивленно выглянуть из-за края кружки, замирая так и не проглотив с по-идиотски надутыми щеками и вздернутыми бровями. Так вод до чего девушку довела логическая цепочка. Недурно, недурно, но даже для неё, Лесты, слишком пессимистично.
Бардша заливается румянцем, и собственная совесть дает внушительного тумака, когда она своей рукою двигает её пальцы повыше, заставляя рвано выдохнуть, загипнотизированным не моргающим взглядом следя за их руками. Лишь наивный младенец не осознал бы, что данным способом девушка пытается спасти свою жизнь, раз уж решилась на подобное. И невольно червячок собственного настырства начинает гложить собственную грудную стенку. Леста понимающе кивает. Раз, другой, пока на губах не появляется сочувствующая улыбка. Нет, она игру не прекратит, теперь условия сложнее – Присцилла будет её хотеть, а не отдаваться на волю случая.
– Вы думаете, что я хочу вас убить? Неужели вы кому-то насолили настолько, что они могут желать вашей смерти?
«Этот идиот просто будет одаривать тебя золотом и лобызать запястья, я уверена»
– Вы думаете, что эти пальцы погрязли в чужой крови?
Вспышка в сознании. Перед взором мечутся лица, сменяют одно другим. Негодяи, насильники, торговцы, идущие наперекор власти, невыгодные, раздражающие… И все до одного испуганные, что кролики. Разворачивающиеся в прыжках гули, подергивающиеся и клацающие зубами в предсмертной агонии. Соблазнительно изгибающиеся в неведомом танце ламии, украшающие снег темно-бордовыми цветками…
– Вы думаете, что эти руки умеют убивать? – Рука аккуратно скользит по бедру, поглаживая, разжигая, через мгновение уже оказываясь на внутренней его стороне. Ведьмачка поворачивается к девушке всем корпусом, пальцы второй руки едва ощутимо скользят по линии скул, к губам, несильно нажимая на подбородок – достаточно, чтобы губы приоткрылись. Взгляд тут же на них опускается.
Мгновение, пока по телу бежит заряд, почти бросающий в жар – потеплели даже треклятые кончики пальцев, она готова поклясться. Она почти тянется за поцелуем, почти выкрадывает его и прекрасно знает, что испуганная бардша это ей позволит. Однако в последнее мгновение раздумывает, ослабляя натиск на бедную девицу.
Не хватало запугать её настолько, что она с визгом рванет из таверны или ещё хуже, действительно решит расплатиться ночью, не получая абсолютно никакой радости, да ещё и на людях – где даже собственный запал в пол силы не доставит должного удовольствия. Вместо этого она спокойно тянется к медовухе, вновь наливая в высокие стаканы. Ей – для храбрости, себе – для расслабления.
– Вы можете уйти отсюда в любой момент, и я не посмею вас остановить, – в голосе прорезаются нотки обиды, достаточно обиженный вид состроить не выходит из-за собственной взвинченности, а горько плакать от обиды ведьмаки не умеют, проще разродиться. – однако я очень надеюсь, что моя искренность и вывернутая наизнанку душа, признание в столь… неприятных вещах стоит хотя бы проводов до комнаты и прощального поцелуя в щеку.

Трубадурша тянулась к ней и этого было вполне достаточно. Какой бы хрупкой и ранимой ни была душа поэта, всегда находилась лазейка: легкий комплимент, понуро опущенная голова и глаза, полные обожания. У каждого человека в броне найдется брешь, по ней можно ласково провести пальцами, убеждаясь, что человек живой, человек чувствует, или ударить наотмашь кинжалом. Присцилла хотела этого поцелуя, несмотря на испуг и отчаяние. Несмотря на это же в ней взыграла гордость, стоило подманить её чуть поближе и отступить обратно в тень. В глазах Лесты заплясали бесенята. Кошка внутри игриво перекатилась на спину, подставляя светлое брюхо под ласки хозяйки, миролюбиво подергивая хвостом.
Это так опьяняло, что страх раскрыть себя раньше времени и вовсе исчез, осталось чистое, кристально-прозрачное любопытство. А что будет дальше? Медовуха и правда пьянила, несмотря на стойкость физическую и эмоциональную. Мягкая вата притупляла яркие краски, делала мир гармоничнее, чище.
Она слушает о предположениях внимательно, по-птичьи склонив голову на бок и изгибая губы в вопросительном «О». Невероятное обоняние. Должно быть она настолько пропиталась этим запахом – запахом собственной жизни, работы, что ни одни из ароматных духов не способны были с ним справиться.
– У меня есть с собою кинжал, – без обиняков и отнекиваний, словно это само собою разумеющееся. А затем таким же невероятно удивленным голосом: – А у вас с собою ничего подобного нет? Как же вы путешествуете без шанса на защиту тогда? Присцилла, вы поставили меня на одну планку с одними из самых опасных лишь из-за этого?
Смех искренний, искрится и переливается, как пузырьки в свежей медовухе. Мысленно ведьмачка умудряется в очередной раз похвалить девушку за прозорливость. Её одежда действительно напоминает легкую броню (она такой и является, благо, благодаря хорошим деньгам и умелому портному – завуалированно), однако в женственности себе себялюбивая девушка отказать не смогла – оставляя ноги беззащитными в дороге, в сумке были рабочие штаны, в которые она впрыгивала за чертой города по нужде. Плотная юбка была на ладонь выше колена, а в ремешке чулка удачно устроился кинжал, метательные ножи полумесяцем окружали вторую ножку.
Роль наивной девчонки ей не идет – очередной раз она это отмечает, стараясь наивно изумляться, невесть откуда взявшейся недоброжелательности бардши. Разве можно было обидеться на то, что она оставила ей право выбора и добродетель, не позволяя судачить посетителям?
Предупреждение Присциллы принялось с самым оскорбленным видом, подтверждаясь кивком и вновь упертыми в щеки ладошками. В серьез оно сразу же не принялось – корчмарь принял письмо, которое перекочует в её карман через пару часов так или иначе. Навряд ли кто-то неведомый, кому оно адресовано, успеет перехватить его раньше. А пострадает при этом темноволосый мужичок с забавным пивным пузом или нет – будет его выбором.
Присцилла вернулась, позволяя опираться на её руку, на этот  раз покачнувшись почти по-настоящему, чуть сильнее сжимая пальцы бардши и переплетая их со своими.
Она выглядела уставшей. И определенно точно отказалась бы сделать ещё хоть глоток – вариант с дурман-травой сам собой отпал, оставляя или физическую изнуренность девушки, или использование Аксия, подло брошенного в спину. Полуполный кувшин ведьмачка предпочла игнорировать – лишь займет руки. Так и не расплетая рук, она указала кивком головы на второй этаж, свободной рукой приглаживая растрепанные волосы.
На ступеньках оставалось лишь театрально неловко медлить с движениями, старательно прикусывая губу. До комнаты они добрались быстро и, благо, без происшествий. В дверях Леста замялась, всего на секунду, потому что знак Аксий казался совершенно нежеланным исходом столь интересной игры.
– Я действительно не планировала твоего убийства, – неожиданно переходя на «Ты» ведьмачка добавила в голос нотки теплоты, на которые ещё была способна. – Сомневаюсь, что в мире вообще найдется такой слепой дурак, предпочитающий смерть любовным ночам и балладам.
И ей действительно казалось удивительным: разве способны барды, Цираночка на что-то настолько выводящее из себя, что человека захочется стереть с лица Замли? Разве сделала она что-то настолько ужасное, что у неё есть все основания подобного опасаться? Колкие вопросы почти готовы слететь с языка, вместо этого Леста поддается порыву. Резко делает шаг вперед, по-свойски обвивая руками хрупкую девичью талию – нажми чуть посильнее и под цепкими пальцами расцветут синяки-отметины. Губы сминают чужие, девичьи, поцелуй не кажется нежным и трепетным, о таких наверняка баллад не слагают – что-то требовательное, на границе с собственной острой нуждой, до мелко-подрагивающих рук. Осторожно проводя языком по её нижней губе, тут же прикусывая. Внутренний голосок истошно горлапанил, что она, самоуверенная ведьмачка с непомерным эго может без этого языка и остаться. Легкие начинают гореть от недостатка кислорода и лишь тогда она отстраняется. Всего на несколько миллиметров, чтобы выдохнуть в чужие губы слова вместе со смешком.
– Если боишься меня, я отдам свой кинжал. Так будет поспокойнее? – Рука скользит с её талии, обхватывая руку Присциллы, доводя до границы кружевного чулка и чехла, в котором и располагался кинжал.
Для неё это не значило ровным счетом ничего – девушка все так же оставалась бы легкой добычей, а ранить ведьмачку довольно сложно и закоренелому разбойнику.